Ю. М. Рождественский.

В середине августа наш Володя был отпущен в подсобное хозяйство « на заработки». Солдаты, откомандированные там работать, попросили отца отпустить Володю погостить у них. Володя с большой охотой отправился к ним, спал в шалаше, ел солдатскую  кашу и весь их провиант, арбузы и дыни сколько влезет. Солдаты фронтовики с удовольствием возились с Володей и ухаживали за ним. Каждого дома ждали, все они скучали по семьям и  ждали приказа о демобилизации. За три дня до первого сентября Володю привезли на телеге с двумя мешками арбузов. Солдат уверял нас, что арбузы Володин заработок. Володе было в то время семь лет.

    Первого сентября мы все втроём пошли в школу, я в шестой,  Вера во второй, а Володя в первый класс. Помню, как Володя радовался первым полученным отметкам и хвалился даже двойкой, не различал хорошую отметку от плохой.  Потом его поправили разбираться в отметках. Школа небольшая, двухэтажная, расположена на главной улице рядом с церковью. В этой школе меня приняли в комсомол (фото 41).

  В декабре 46 года во время выборов депутатов в Верховный Совет у комсомольцев было много общественной работы. Мы разносили по адресам пригласительные открытки посетить агитпункт, показывали на агитпунктах свои концерты самодеятельности, а в день голосования бегали по адресам и приглашали непременно проголосовать как можно раньше, чтобы к трём часам дня в цифрах показателя проголосовавших были все девятки.

  На площади у вокзала стоял дом, в котором жила семья начальника железнодорожной станции города. В 1942 году, отступая к Дону и Волге, воинская часть, в которой служил отец, останавливалась в Каменске. При расквартировании отец некоторое время жил в этом доме. И вот так распорядился случай, что через четыре года войсковую часть отца из Германии снова расквартировывают в Каменске. За эти четыре года отца в семье начальника станции не забыли, наши семьи продолжали быть знакомыми и общаться. В этой семье был мальчишка мне ровесник. Как его звали, не помню, я с ним изредка общался, катаясь вместе на велосипедах. Помню, он был против моего вступления в комсомол и всячески критиковал нашу комсомольскую деятельность. Почему у него была такая установка, до сих пор остаётся загадкой.

  Глубокой  осенью, по какой причине не знаю, мы переехали на другую квартиру в доме №95 на улице Ленина. Тенистая замечательная улица Ленина начинается от памятника Ленину на центральной площади и полого спускается вниз к реке. Дом №95  стоит на углу пересечения улиц (фото 46;47;48). Дом добротный, кирпичный, одноэтажный, с высоким цокольным полуподвальным этажом, в нём две изолированные трёхкомнатные квартиры. В нашу квартиру вход по наружной лестнице со двора (фото 49). После наружной двери холодные сенцы, потом средняя проходная комната с печкой. Из средней комнаты слева и справа двери в две другие непроходные комнаты. В средней комнате напротив входной двери большая отопительная печь, тёплые стены которой выходят в другие комнаты для их обогрева. Все три комнаты небольшие, особенно комната проходная с печкой, в которой у окна мог разместиться только обеденный стол у окна с тремя табуретками и ещё ведро с водой у двери на табуретке. Окно смотрит на дерево с кривым стволом (на фото 50 Маринка сидит на стволе). По стволу и веткам этого дерева я легко забирался на крышу дома и смотрел через бинокль на реку и поля на противоположном берегу. Следующее окно справа на фотографии окно комнаты родителей. Наша детская комната была левой, она самая большая, её два окна выходили на балкон и смотрели во двор соседнего дома. Вход на балкон по отдельной лестнице. В нашей детской комнате стояли две кровати, одна для Веры, другая для нас с Володей, письменный стол и тумбочка на которой стоял большой немецкий трофейный патефон.

  Во дворе, в доме напротив нашего дома, жили Николай Трофимович и Анна Григорьевна Дрынкины. В то время они для нас были как дядя Коля и тётя Аня.  Капитан Дрынкин сослуживец и друг отца. Познакомились они с самого начала формирования понтонного полка, но вскоре по службе у него случилась какая-та промашка по службе, за которую он попал в штрафной батальон. Искупив кровью свою вину в штрафном батальоне, он долго лечил свои раны в госпиталях, а после выздоровления вернулся в свой полк. Николая Трофимовича всегда отличала военная выправка (фото 51). Местом жительства Дрынкиных после демобилизации стал город Сталинград. Всю жизнь они дружили, переписывались и посещали друг  друга. Поездку к ним в гости однажды отец с мамой совместили с путешествием на теплоходе по Волге. Плавание по реке оставило у них неизгладимые впечатления, о которых они с восторгом рассказывали. Их посещение Дрынкиных в Сталинграде запечатлено на фотографии (фото52).

  В соседнем доме №93 по улице Ленина в семье городского прокурора жил мальчик Бельченко Борис. Он на год старше меня и учился в нашей  школе в восьмом классе. По соседству мы стали хорошими друзьями. Кроме того, что в школе он был старше меня на два класса, его познания, эрудиция, начитанность чувствовались во всех проявлениях общения с ним. С ним было всегда интересно. Особенно интересно было его слушать, когда он рассказывал о прочитанном и с большой убеждённостью рисовал достижения прогресса в недалёком будущем. Например, он критически относился к конструкциям и дизайну современных автомашин, считал, что они совершенно необтекаемы, и, в качестве примера, сделал модель легковой машины с формами современных машин. Помню, колеса у модели машины были из катушек от обычных ниток. Знаком он был и с работами Циолковского, считал, что полёты в космос уже не за горами. Он был прав, ровно через год в 1947 году я был одним из первых очевидцев первых стартов космических ракет в Капустином Яре, куда из Каменска мы переехали в связи с переводом туда отца продолжать службу.

  После построения модели легковой машины мы с ним уже вместе построили две модели парусных кораблей. Модели были не настольные, а действующие, мы их спускали в воду реки и на лодке сопровождали их плавание. Корпус первого парусника длиной 40 сантиметров был с набором перегородок из деревянных досок с металлической обшивкой. Металлические листы мы добывали из консервных банок, орудуя портновскими ножницами и молотком для их распрямления и выравнивая. Чтобы корпус не пропускал воду, металлические листы мы прибивали гвоздиками к перегородкам и промазывали внутри корпуса растопленным горячим битумом. С материалом для мачт, рей, рангоута, парусов и снасти проблем не было, под рукой были палочки, лоскуты, суровые нитки, проволока. Корпус второй модели был выдолблен целиком из толстого деревянного бруса длиной 50 сантиметров. Работа была кропотливой и долгой. Долбили,  обтачивали и шлифовали корпус по очереди, сменяя друг друга. Вторая модель получилась значительно лучше первой. Железный корпус первой модели покрасили в чёрный цвет, на парусах нарисовали череп и кости, этот парусник стал пиратским. Корпус второго парусника был белым, с большим количеством белых парусов. Когда мы несли свои парусники к реке, к нам присоединялись ребята с соседних дворов, к реке подходили целой ватагой. На реке лодкой мы были всегда обеспечены. Между двух берегов по натянутому стальному тросу ходил паром. Мы хорошо подружились с паромщиком, он нам разрешал брать всегда привязанную к парому лодку и кататься в пределах видимости и слышимости окрика. Это правило всегда соблюдалось и отказов никогда не было. В лодку садились пять человек, остальные шли по берегу. Все вооружались камушками определённого мелкого калибра. Корабли запускались по ветру в параллель, и разрешался артиллерийский бой. Каждый мог бросать в корабли камушки и с лодки и с берега. На воде вокруг кораблей поднимались одновременно десятка полтора «взрывных» фонтанчиков имитируя в головах мальчишек настоящий морской бой. Некоторые меткие попадания разрушали рангоут и такелаж кораблей, что приводило метких артиллеристов в восторг с криками «Ура!». Каждый раз бой продолжался минут пять, семь, пока пиратский корабль держался на плаву. Через семь минут пиратский корабль с железным корпусом наливался водой, несмотря на все наши старания смолить его изнутри, и погружался до самой палубы. Совсем утонуть ему не давали деревянные переборки внутри корпуса. Бой прекращался, корабль поднимался в лодку, вода выливалась, и всё вновь возобновлялось. Следующие два дня уходили на ремонт кораблей.