Каган Стр. 6
Однажды что-то случилось с пастухом и меня попросили последить за коровами, попасти их. Выдали мне длинный верёвочный кнут на короткой палке. Сколько я не старался, я не мог им взмахнуть, конец его так и не выходил в воздух из травы. Коровы паслись вдоль речки на лугу. Сначала, после их выгона из стойла все было хорошо, коровы шли в низ по знакомой протоптанной дороге на луг, я с кнутом через плечо решительно шёл за ними, все кто проснулся, смотрели на этот парад, подбадривая меня. На луг пришли плотным стадом. Потом постепенно они начали разбредаться. Когда разбрелись немножко, я понимал что так нужно. Постепенно, пощипывая травку, они стали разбредаться на угрожающе большое расстояние. Я стал бегать к каждой уходящей, пытаясь повернуть её в сторону центра стада, но каждая корова не хотела меня слушаться и никак на мои словесные и физические угрозы не реагировали. Они вели себя так, будто меня нет совсем. Так я безрезультатно пробегал, таская за собой, как оказалось, тяжеленный кнут, до полудня. В двенадцать часов коров нужно было привести в стойло на отлёжку, где они в жару должны отдыхать и жевать свою жвачку. Привести я их не смог, Наевшись травы в полдень, они залегли в тени выбранного дерева и не хотели возвращаться. Никакая моя сила не могла заставить их встать. Коровы даже не хотели посмотреть в мою сторону, и тупо уставив взор в одну точку, продолжали с наслаждением жевать. В конце концов, не обнаружив в загоне стойла коров и меня в том числе, народ пришёл ко мне на помощь. Больше в пастухи меня не определяли.
Однажды я, купаясь в речке, переплыл её. Хотя речка не широкая, но с быстрым течением жёлтой мутной воды. Пока плыл, течением меня далеко снесло. Пришлось по противоположному берегу заходить подальше, чтобы вернуться в нужную точку. Это ещё была детская неосмотрительность, так как я был один, со мной из взрослых никого не было, могло случиться непоправимое.
Там, в подсобном хозяйстве, одна из женщин мне вручную сшила брюки. Видимо, подвигло её на это бедственное состояние моих штанов, в которых я ходил, да и, очевидно, она была хорошей знакомой с моей мамой. Откуда-то и материал нашёлся, черная хлопчатобумажная ткань.
Вообщем, проработал я там со всеми целый месяц, было интересно и сытно. Домой я приехал с заработанным большим мешком урюка и в новых брюках. Мешок урюка оказался для нас большим подспорьем.
В домах нашего квартала жили люди русскоговорящие. Местный коренной народ узбеков и узбечек в национальной одежде я видел на базаре, в вагонах поезда на Бухару, в Бухаре, в школе и в чайных. Чайная – это, обычно в тени большого дерева, деревянный настил с брезентовой шатровой крышей на столбах. По периметру настила обязательно невысокий ограждающий заборчик с вырезными фигурными балясинами. В середине настила четыре квадратных очень низеньких столика на коротких ножках, вокруг столиков циновки или коврики, а в одном из углов большой жёлтый самовар. В чайных узбеки в халатах и в тюбетейках сидели за низенькими столиками на полу, скрестив ноги, и даже в самую сильную жару пили очень горячий чай из пиал. У самовара на скатерти стояло много фаянсовых пиал и больших белых заварных чайников. Один чайник это порция на несколько пиал. Только потом я понял, что в жару нужно именно так поступать. После такой пропарки жара на улице становится слабей.
У девочек узбечек меня восхищали многочисленные тоненькие косички, разноцветные в полоску платья и обязательно штанишки на резиночках в щиколотках. По нашей улице узбеки не так часто проезжали на верблюдах и ишаках. Очень смешно смотреть на большого седока едущего на маленьком ишаке, ноги задевают землю. Это всё равно, что взрослый на детском велосипеде. Однажды около нашего крыльца остановился такой всадник и попросил воды испить. Сзади него шла женщина узбечка. Получив воду, он сказал, что везёт жену в больницу. Сам на ишаке, она пешком, но сказал «везу». Эта несуразица удивила даже нас, таких маленьких. В школе, когда я пошёл первого сентября 1943 года в третий класс, нам преподавали узбекский язык.
Летом сорок третьего года из Москвы нам пришла посылка от бабушки Поли и московских родственников, в основном от тёти Оли, сестры отца. Посылка в маленьком стандартном фанерном ящичке. Помимо нескоро портящихся продуктов (хлебные сухари, лапша, конфеты), там обнаружили две игрушки; маленький металлический самоходный катер и надувной настоящий волейбольный мяч с резиновой надувной камерой и дерматиновой покрышкой. Катер, длиной с взрослую ладонь, был с паровой установкой. Две медные трубочки выходили в корму из маленькой плоской коробочки, под которую ставился огарок свечи. Коробка из медной фольги – это паровой котёл. Через трубочки с помощью маленькой резиновой груши (клизмы) в котёл заливалась вода, свечка грела тоненькое медное донышко из фольги, вода с паром через трубочки выходила в корме в воду и реактивная сила довольно быстро двигала катер вперёд. Тогда я ещё не знал что такое реактивная сила. В зависимости от постановки рулевого пера, катер мог двигаться вперёд или ходить кругами. Когда арыки наполнялись водой, для всех ребят эта игрушка была большой забавой.
Ну а волейбольный мяч мы, конечно, посчитали за футбольный. Я вдруг стал в центре внимания среди всей ватаги дворовых ребят. До этого мячик у нас был тряпичным, сшитым из старых девчоночьих чулок, а у меня был настоящий. Я приглашался в команду с лучшим составом. Но счастье было недолгим. Грунт футбольного поля без травы, земля, пересохшая как наждачная бумага, покрышка не кожаная, а дерматиновая, нитки быстро протёрлись, камера лопнула, резинового клея не было. Этот мяч был не футбольный, а волейбольный, и предназначался для игры не ногами, а руками.
С самого начала, как только мы поселились в квартире, оказалось, что от прошлых жильцов нам досталось наследство. Это наследство оказалось маленькой собачкой породы такса. Собачка жила в подполе, залазила туда через маленькое вентиляционное отверстие как в нору. Иногда мы пускали её ночевать в коридор. Она была нашей забавой. С кормёжкой было туго, но что-то и ей перепадало. Как зовут её, мы не знали, дали ей имя «Пёсик». Песик был добрым, ко всем ластился и заискивающе смотрел на руки. Пёсика знали все ребята во дворе и тоже иногда что - нибудь приносили. Очевидно, он был молодой, так как был очень подвижен и, несмотря на короткие ножки, быстро бегал. Часто мы вставали вдоль тротуара на расстоянии друг против друга и кричали: «Пёсик! Пёсик!». Он бегал от одного к другому. Это нас забавляло и смешило, а вот дать ему угощение не было.