Контакты

Двадцать третьего августа Сталинград

Двадцать третье августа

23 августа, в середине дня я стоял на бампере грузовой машины у нас во дворе и чистил тряпочкой блестящую крышку радиатора. Обратил внимание на необычный гул в небе. Гул, приближаясь, превращался в рёв, заставляя невольно вскинуть голову. В небе, со стороны центра от площади «Павших борцов», очень низко, широким фронтом над всем городом, как на параде, по три самолёта звено, летела громада немецких самолётов и из каждого самолёта непрерывно ручьём, переворачиваясь, сыпались маленькие бомбочки зажигалки. Что интересно, всё это произошло неожиданно без объявления воздушной тревоги, воя сирен при этом и отсутствия стрельбы зениток. Очевидно, из-за малой высоты зенитки не могли действовать. Я вмиг скатился в подвал убежища у нас во дворе. Надо отметить, что убежище у нас было персональным для нашего дома. Во дворе напротив нашего дома стоял ещё один маленький низенький домик похожий больше на хороший сарай. В нём располагалась маленькая типография. Внизу под этим домом был подвал, в котором хранились материалы типографии и большие рулоны бумаги. Подвал, в качестве убежища, использовали работники типографии. Нам, жителям нашего дома, тоже было разрешено прятаться там. В этот раз подвал быстро заполнился всеми обитателями убежища. Бомбёжка продолжалась минут десять. По окончании мы вышли во двор. Всё было как прежде. В наш двор ничего не упало. Ровно через пятнадцать минут, опять с юга на север вдоль Волги, широко во весь город, появился второй эшелон самолётов. Сталинград город узкий, но длинно тянется по берегу реки. Очевидно, немцы решили город сжечь, что им очень даже удалось. Методично, эшелон за эшелоном через каждые пятнадцать минут, с небольшой скоростью, очень низко самолёты делали своё дело, сбрасывая на город тысячи зажигалок. В четвёртом перерыве мы своими носами почувствовали дым и гарь от начинающихся пожаров. Очевидно, что малочисленные отряды специально обученных жителей по ликвидации пожаров от зажигалок не могли справиться с большим количеством возгораний. Методичные налёты продолжались и вечером и ночью. Пришлось нам ночевать в подвале, сидя на огромных катушках бумаги. Ночью бомбить не составляло труда, так как весь город был одним большим факелом пожара, лётчикам всё было видно. Зажигание города с воздуха продолжалось с пятнадцатью  минутными перерывами  суток двое. Дальше пошла бомбёжка фугасными бомбами, но уже не таким большим количеством самолётов и не по площадям, а по объектам. Бомбёжка фугасными бомбами, по ощущению сидя в подвале, была страшней бомбёжки зажигательными бомбами. Отпущенная с самолёта фугасная бомба летит к земле с диким рёвом и разрываясь содрогает всю землю и уши. Чтобы не заложило уши от взрыва, нас кто-то из взрослых научил открывать рот перед взрывом. Так, заслышав очередной вой падающей бомбы, мы сидели с открытыми ртами и ужасом в душе, не зная как далеко или близко упадёт бомба. В перерывах между бомбёжками мы не успевали покушать. Но каждый раз, не успевая проглотить жёвку хлеба во рту, я выплёвывал её, как бы ни было её жалко. Выплёвывал с сознанием. Мне страшно не хотелось, чтобы люди, увидев меня убитым с хлебом во рту, не посчитали меня жадным. А с каждым завыванием бомбы не было уверенности, что она не попадёт в нас. Страшен был не взрыв, страшен был её вой. Услышав вой, мы скукоживались, прижимались к друг другу и мысленно на век прощались.

    Наш дом был каменный с железной крышей, маленький, стоящий на углу перекрестья  улиц. Может быть, поэтому он долго оставался целым. А вот деревянный домик типографии не выдержал падающих на него головешек с соседних горящих домов. В подвале убежища от пожара наверху появился дым. Пришлось бежать. Собрав совсем небольшие пожитки, мы двинулись со двора. Мы, это мама, я, Вера, Володя, хозяйка тётя Клава и её дочь Надя. Кто-то сообщил нам, что бежать нужно в подвал главного универмага на центральной площади. Универмаг цел, его хорошо охраняли от зажигалок. Выйдя за ворота, мы ужаснулись. Улица уходящая к Волге была вся в огне. Сама улица узкая, два трёхэтажных кирпичных дома, стоящих напротив друг друга, с рёвом и напором выбрасывали через окна на улицу огромные факелы огня. Встречаясь в середине улицы, огонь с завихрениями и гудом устремлялся вверх, подхватываемый тягой, как в трубе. Картина страшная, наверху огонь, рёв тяги, а внизу по мостовой бегают люди, обсыпаемые головешками не увлечёнными тягой. Мы побежали по другой улице в сторону универмага. Улица выходила к зданию мельницы, которое по сей день стоит разбитым как монумент, память тех дней. По дороге несколько раз приходилось забегать в подворотню домов и ложиться прямо на мостовую. Мама, как клуша, подбирала всех под себя, услышав вой бомбы. Мы падали на мешок с поклажей, а сверху мама. Моя личная поклажа это чайник с привязанной к ручке крышкой и топор. У Веры и Володи тоже что-то было по мелочи, а за спиной у мамы большой мешок, чехол от матраса, с нашей одеждой. Что меня поразило и запомнилось в этих перебежках. Когда в затишье после налёта мы поднимались и снова бежали дальше, по дороге на мостовой открывались круглые чугунные люки колодцев и оттуда высовывались люди подышать свежим воздухом. При очередном налёте люки закрывались.   

    В подвале универмага было много людей. Расположились мы недалеко от входа на полу, зато у стены. Вход в подвал со двора, вместо ступенек пологий пандус, так как подвал был предназначен для разгрузки товаров. Что людей было много это хорошо, веселей. Недаром говорится, что на миру и смерть красна. Мама и тётя Клава в затишье между бомбёжками выходили на промысел добывать продукты, оставляя нас под присмотр самой старшей Нади. В это время добыть что нибудь съестное не составляло особых проблем, магазины были разбиты, охраны никакой, доступ к продуктам был открыт. С едой было хорошо, её было больше чем по карточкам. Я помню, мы были рады огромной голове сыра, что ни разу не перепадало нам раньше. С водой было хуже. Водопровод не работал. Пришлось воду брать из пожарных бочек, расставленных во дворе у каждого дома по правилам военного времени. На улице жара, воду не меняли, она зелёная, пахнет тухлостью. Ничего, кипятили в чайнике на костре и пили. Так как мы расположились почти напротив входа, мы были очевидцами всех входящих с добычей. Помню, как во время начавшейся бомбёжки вбежала на пандус тётка с огромной связкой воблы. В руках у неё ещё что-то было много и вобла тащилась по земле. Мы не удержались, и пока она бежала мимо нас, в руках у каждого оказалось по рыбине. Потом, задыхаясь, вбежал дядька, пожилой, лысый, в руках тоже что-то из продуктов. Сбежав с пандуса, он сел на пол, потом упал на бок и перевернулся на спину. Он часто дышал, стал задыхаться и вскоре перестал дышать. Мы, дети, пытались ему помочь, разводили его руки за голову и обратно к туловищу, имитируя искусственное дыхание, но он не пришёл в себя, умер. Он долго лежал там, где упал, никто не знал, что с ним делать, куда его девать.

    Было очень страшно, когда начиналась сильная бомбежка, а мамы и тёти Клавы не было. Однажды, когда их очень долго не было, мы все от страха по очереди разревелись, соседи нас успокаивали, но мы ревели в голос пока мама и тётя Клава не появились в проёме входа. В руках у них была добыча. Мы долго не могли придти в себя от страха.

    Мама, тётя Клава и другие взрослые, зная, что наверху универмаг, пытались проникнуть в торговые залы. В залах обсуживающего персонала не было, но зато вдоль прилавков была натянута стальная проволока, к которой на цепи были привязаны овчарки, они могли бегать вдоль прилавков. Никто, конечно, не осмелился приблизиться к прилавкам. Так было на всех этажах универмага. А вот в игрушечном отделе овчарок не было, бери что хочешь. Мама принесла Вере и Володе куклы, мячи, а мне ружьё двустволку. В каждом стволе пружины, патрон пробка на верёвочке. Я помню, с этой двустволкой уходил в дальний край подвала, где не было людей, забирался на подоконник и выставлял ружьё в щель среди мешков с песком загораживающих окна подвала, ждал немцев. Причём это действо я совершал на полном серьёзе. Хорошо, что тогда мне было всего десять лет, всё происходящее порой было очень страшным, но, в то же время, очень интересным и отчасти игрушечным, не взаправдашным.

    В подвале универмага мы находились дней пять, наконец, и его подожгли. Дым всех выкурил из подвала. Пришлось бежать. Куда? Напротив, во дворе стоял сгоревший, ещё дымившийся дом. Его называли домом лётчиков или домом специалистов. Мама и тётя Клава сбегали туда и решили перебраться в подвал этого дома. Каждый взял свою поклажу, и мы, выбежав из задымлённого подвала (фото 19), скорым шагом, почти бегом, двинули по двору к дому напротив.

    Универмаг уже горел во всю, из окон валил дым и огонь, падали горящие головешки. На всю жизнь в ушах застрял вой привязанных в универмаге собак овчарок, никто их не спасал, они сгорели вместе с охраняемым ими товаром.

    В подвале сгоревшего дома лётчиков было очень жарко и душно, зато в котлах отопления оказалось много воды. Сейчас я понимаю, что в котлах была техническая вода, может быть с добавками антинакипина, но мы обрадовались ей, она была намного лучше воды из противопожарных бочек.

 
О целлюлите; Теплоизоляция ТЕХНОНИКОЛЬ; История Костюковичей ; Организация, объем и методы исследования; Стихи о мужчине воине; Материалы В. А. Мадянова;