Каган Стр.5
Недалеко от нас располагался базар с толкучкой. Толкучка это небольшая площадь, где никаких прилавков не было. Люди стояли, ходили, толкались и продавали вещи с рук. На базаре ряды крытых навесом и не крытых прилавков, на которых продавали всё съедобное. Находится там, было невыносимо. Очень всё хотелось, но цены кусались. Буханка хлеба сто рублей, а мы по аттестату отца получали в месяц девятьсот рублей. Самое дешёвое, небольшой стакан местных ягод по три рубля. Они продолговатые с косточкой внутри, ватной мякотью и жёстковатой кожурой. Аппетитный сладкий урюк (сушёные абрикосы), арбузы, дыни, яблоки, груши, разного сорта виноград, молоко, ряженка в кружках и стеклянных банках с коричневой корочкой, очень пахнущий лаваш по цене были для нас запредельными. Я знал, что мама хранит деньги в своей небольшой дамской сумочке. Очень хотелось ягод за три рубля. Деньги в сумочке лежали мелкими купюрами толстой пачкой. После долгих раздумий и колебаний я решил, что три рубля будут незаметными. Придя домой после съеденных ягод, я встретил озабоченную маму с вопросом: «Ты брал деньги?» Оказывается, я не учёл, что деньги не один раз на дню пересчитывались из расчёта, чтобы каждый день тратить не больше положенного. Пришлось сразу сознаться. Конечно, мне попало и было очень стыдно.
Пересчитывание денег каждый день было ритуалом. Денег катастрофически не хватало. Мама работала и изворачивалась, как могла. Как и многие знакомые женщины, начала заниматься спекуляцией. Она покупала на рынке в Кагане мясо, а продавать подороже ездила в Бухару. Теперь это называется бизнесом, а раньше преследуемой спекуляцией. На рынке в Бухаре её обманули и обокрали, выкрали все деньги и продуктовые карточки на весь месяц, а месяц только начался. Приехала она вся зарёванная, в сильном стрессе и с порога начала голосить и биться в истерике. Положение было отчаянным, мы перепуганы и тоже в унисон все ревели. Наконец мама затихла и, сказав, что идёт бросаться под поезд, вышла на улицу. Я приказал Володе и Вере сидеть дома, выбежал за мамой. Мама пошла по улице и свернула за угол в сторону железной дороги. Я шёл за ней в шагах тридцати. У меня тоже был стресс, в груди и в висках стучало, в мыслях туман, я ничего ей не говорил, просто молча шёл за ней. До железнодорожных путей недалеко. Шли вдоль высокого забора с кирпичными столбами и железной оградой между ними. Людей не было. Взошли на насыпь железнодорожных путей и пошли посредине в сторону вокзала. Составы не проходили, лишь один маневровый паровоз «Кукушка» пыхтя, загонял вагоны на горку, сортируя из них новые составы. Так мы молча, поодаль друг от друга, дошли до вокзала, взошли на перрон и по переходному мосту прошли уже на другую улицу, вернулись домой. Не знаю, поняли ли Вера и Володя серьёзность положения момента, они встретили нас молча. Мама опять стала плакать, но уже тихо. До конца месяца нам пришлось туго, в основном прожили на одном шалгане.
Вскоре после этого маме пришлось лечь в больницу. Причина толи аппендицит, толи желтуха, не помню точно, но насколько помню, операции не было. Пролежала она там недели две. Благо больница, как и всё в этом городе, недалеко, я её навещал каждый день и получал соответствующие инструкции.
В июле 1943 года от военкомата часть эвакуированных женщин уезжала в подсобное хозяйство собирать урожай абрикосов. Знакомые из уезжающих женщин предложили маме взять меня с собой на заработки. Мама, после некоторых раздумий и посоветовавшись со мной, согласилась. Я был рад этой «командировке». Сейчас не помню, на кого и как она пристроила Веру с Володей, ведь она продолжала работать. Уезжали все работники на нескольких подводах, запряжённых лошадьми. Ехали по пыльной дороге довольно долго, что мне очень нравилось. Подсобное хозяйство – это большой сад абрикосовых деревьев орошаемых системой арыков. Недалеко в низине неширокая извилистая речка с очень быстрым течением мутной глинистой воды. Вдоль её русла нешироко располагались луга с хорошей сочной травой. В середине сада небольшой домик, скорее похожий на большой сарай, и большой стог сена. Хозяин сада мужчина средних лет славянского происхождения, лысый и бритый наголо с большой шишкой на голове с правой стороны. Эта шишка очень меня удивляла, очень хотелось узнать о её происхождении. Нас, добровольцев поработать женщин, приехавших вместе с большими детьми моего возраста и старше, было человек тридцать – сорок. Спали мы под открытым небом вокруг стога, расстелив часть сена и на ватных матрасах. Обедали за длинным узким столом, сидя на длинных скамейках на открытом воздухе. Погода в летнее время в Узбекистане всегда солнечная, дождь – событие.
Технология сбора абрикосов проста; с нижних веток абрикосы собирали в корзины, с верхних веток встряхивали, расстелив предварительно под деревом куски брезента. Корзины с абрикосами относили в центр к сараю и высыпали на брезент для засушки под солнцем. Высушенные на солнце абрикосы называются урюком. Мою обязанность мне быстро определили, чему я был очень обрадован. Я стал стряхивальщиком, залезал на дерево, располагался на ветках и время от времени тряс их, абрикосы падали на брезент и головы собирающих их людей. Работа не пыльная, тряханул ветки и сиди жуй абрикосы, перебрался на другие ветви, опять тряханул и опять жуй абрикосы, выбирая самые спелые и лучшие. Косточки от абрикосов не выбрасывали, а собирали в карман, чтобы потом их поколоть двумя камнями. Камни были заготовлены у каждого свои. Свежие абрикосы разных сортов вкусны, но полузасушенный урюк еще лучше. Ели его беспрестанно сколько хотели. Неприхотливые завтраки, обеды и ужины, каши в основном из перловой и пшённой крупы, готовили те же женщины. В подсобном хозяйстве были коровы, штук двадцать, поэтому баловали нас на ужин молочком.